Кражи рыб


Два шага до безумия 

Два шага до безумия,
Где когти скрипнут нежные,
Где катятся беззубые
Колеса солнц отверженных,

Где запирают в комнатах
И думают, что спрятали,
Где все черты знакомые
Скрывают маски ряженых.

Меня казнят без следствия.
И злые не спасут меня
И сохранят последние
Два шага до безумия.

Два шага до безумия,
Где призраки повешенных,
Где катятся беззубые
Колеса солнц отверженных.

А глазки Наблюдателя
Приклеены в расщелину
Стены. Молчи, пока тебя
Не сдали в обращение.

Сиди. Вонзись в сиденье.
Прорви собой бесшумное.
А от ночного бдения
Два шага до безумия.

Ночное недержание.
Отчетности. Протечности.
Мы выспимся на ржавеньком
Шкафу у бесконечности.

Мы повисим, усталые.
И ты расправишь плечики,
И улыбнешься: «Мало ли,
Зачем нас здесь повесили...»

(Написано в 13 лет)


Загадка 

Предпочитая избежать себя,
сплю. Вижу сон. «Проходит время». Мимо
проходит человек. Идет. Уносит сливы. «Мира
в пруду черты искажены». Дробя

их, человек лишь ноги замочил.
Встаю. Во мне отсутствуют позывы
к чему-нибудь. Не будь. Терпки как сливы
(неспелые) любые производные от сил.

И потому я не иду Туда...
«Проходит дождь». И мама моет раму
который год. Который год? Обозревая панораму
календаря, один против шести даешь, что там среда.

«Дни». Не желая признаваться в их
влиянии на тело, ждут конца недели. Сохнут сливы
(никто не ест их). «Жизнь течет лениво»
у тех, кто ленится и плохо у плохих.

Предпочитая избежать себя,
не сплю. Смотрю. «Зима». Упала мама,
порвав декабрь. И только рама
первопричинна. Все мы немного погодя

возникнем незачем. «Январь». «Февраль».
«Четверг». «Мороз». В иных домах едят варенье
из слив. Стряхнуть слова на их пищеваренье –
что бросить хлам на жертвенный алтарь.

Молчу. «Шаги». Но человек другой
без слив идет. («Как много изменилось
в природе!») Настоящее случилось
там, где что в голове на то что под рукой

сменяли. И имеют то что есть.
Держу одной рукой другую руку
как рыбу мертвую, влачащую сквозь скуку
смерти свое постсуществованье здесь.

Предпочитая избежать себя
закроют глаз (один) на то что рыбы
слегка и краем уха люди. Линия отрыва
пунктирится стеная и скорбя

и цаплество отдав за пол коня.
Смотрю. Глаз натыкается на зримость
и слепнет. Гаснет свет. «Темно». Сквозь зимы,
как говорится, ничто не длится, кроме скуки дня,

меняющего имя в цирке цифр,
хотящего представиться последним
в программе. Не уходит зритель бледный
раз заглянув за ширму и за шифр.

И не уйдет. «Темно». Еще темней,
чем было. На земле лежала мама
(другая). Шел человек (другой). Он шел за ней.
Он нес ей сливы. Поздно или рано?

1992

Картина из черных дыр

Картина из черных дыр.
Мятое тесто краски.
Мальчик из страшной сказки.
Роды и Мойдодыр.

Тучи чужого дыханья.
Облизанная луна.
Преисподни сознанья.
Слепости полусна.

Разбитый на части праздник.
Крошки несъеденных звезд.
На грани бесцветных и красных
Построен мой новый пост.

Кожурища и ножик.
Клювики. Крылья. Пасти.
Из тысячи одиночеств
Одно на уровне счастья.


Кензо-джангл
Карусели костяные.
Я отправлюсь в твой Освенцим.
Там в печах тела людские
Источают запах Кензо.

Инфернальный запах Кензо.
Аромат Освенцим-Джангл.
Я услышу твое сердце
В печке общего пожара.

В грыже трещин Интерзоны.
В дыме женщины и ганджи.
В женской зоне Пуазона
Все мы встретимся однажды.

Расписные пятна крови.
Пистолетных вальсов тени.
Смутных хаосов основы
Постигаю постепенно.

Эта зона – зона знаков.
Только смятые шинели.
Лишь один остался запах.
Не того ли мы хотели?

Утомленное сознанье
Уступает тьме сомнений,
Где пустые тени маний
станут правдою мгновенно,

Будут яростно-опасны,
Так дыряво бесконечны,
Так отчаянно согласны
Нас проглатывать навечно.

Я расшатанной избушкой
Постою на страшной горке.
И нечайной погремушкой
Прогремлю в нестрашном морге.

В деревянном мародерстве
Разольюсь ведерком крови
Оловянному упорству
Пики страшные готовят

У колодца коромысла
Как отрубленные руки
Изумленные повисли
Над людской неясной мукой.

Вот и я б с куском скелета
Инвалидного остался,
И тебя до злого лета
Незаметно не дождался.


Кражи рыб


Пожирается звучание
Слова в липкой пустоте
Каплет свежее отчаяние
На горячую постель.

Мой портрет, как тряпка, выцветет.
Растворится акварель.
И в аквариум безлицие
Смотрят трупы фонарей.

Их глаза перегоревшие.
Их разинутые рты.
Тонут рыбы одуревшие
В отраженье немоты.

Тень отброшена и брошена.
Неживой стоит фонарь.
Чьи-то руки нехорошие
Обрывают календарь.

Год рыдает, горем меченый.
А над пропастью во ржи
Толпы бродят покалеченных.
Постарайся, удержи.

Хохотали жены чертовы
Над столбами без огня.
И тонули рыбы мертвые
Прямо в сердце у меня.

Дьявол громко разговаривал,
И, сшибая фонари,
Уносил он в ад аквариум
С рыбкой краденой внутри.

Лихорадками горячими
Отходил я в мир иной.
Там столбы стоят незрячие,
Бродит мертвый постовой.

Ад пылает светофорами.
«Отворите ворота!
За какими коридорами
Рыжий дьявол хохотал?»

«Все творенья – повторения,
Кроме тех, кого любил.
Все, что было – фонарение». –
Так мне дьявол говорил.

Я пошел за рыбкой выжившей,
А нашел скелет и хрящ.
Я держал его… и выдержал.
Телом выпал я сквозь плащ.

И теперь брожу меж призраков,
И кружусь, тревожный жук,
Без любых возможных признаков,
Но с возможностями мук.

1987

Ссылка на публикацию: https://polutona.ru/?show=0312144136&fbclid=IwAR1fWpWhiIZRvMCLlWE02-93e61dcSZdnWMZZccgOqIIPffBxQy1T0kvSJo