КЛОУН

Лестница, лошадь, холод, прогулки по выходным, 
Люди с плавными лицами, сидящие на скамейках, 
Сами скамейки, город и то, что за ним — 
Не столько следствия жизни, сколько причины смерти. 

В крупном камне, в солнце, в земле, в руках 
Часто скрывается гибель. На белом фоне, 
Выходя из дома, любое тело выглядит так, 
Как последний звук издерганного саксофона. 

И, ловя глазами его предел, 
Не различить секунды, но время уже пробило. 
И за ним сквозь рощу домов редел 
Скользкий шепот отъезжающего автомобиля 

Происшедшему свойственен запах слез 
И закусок, тень безбудущности на вещах, 
Ночная бабочка, севшая на вопрос 
Голой вешалки, недождавшейся плаща. 

Там с другой стороны, в тьме ее крыла 
С подвижностью, выдающей нервность, ветхость — 
Уродство — обратность тому, чем она была 
Со стороны привычной (то есть верхней). 

По утрам уползает в дверную щель 
Неизвестность, щадящая ваши нервы. 
Самолет уходит за параллель 
Восприятия. Глаз не приемлет его маневры. 

Идущему в эту сторону не стоит кричать: "Не в ту!" 
Задуманное происходит, не имея ввиду препятствий. 
Тело, набравшее высоту, 
Трясет опасением возвращаться 

И тогда уже не сказать "Не надо". 
И пугливое "нет" будет похоже на хворост, 
Который станет плавно и метко падать 
В пламя, в котором сгорает голос. 

Опасайся моря. Когда на палубе тень 
И жарой пропитана толща лени, 
Все кончается штормом. Утром вниз повисает день, 
Немеют ноги и стулья падают на колени. 

И, как будто прощаясь, взмахнет рукой 
Человек в лучах предпоследнего света. 
Зелень моря, ненадежный его покой 
Только безумным напоминают лето. 
 

Жизнь равна непредвиденному.
Отнимая от равенства бег
По кругу, в надежде его начала,
Отнимая прошлое, получается человек,
Лишенный опоры берега и причала.

Запивая волной несъедобный страх,
Неизвестный суше, что он покинул,
Человек на всех своих парусах
Притяженья, стремится к морским глубинам.

И, едва успеешь его позвать
(или просто подумать), сползет туда же
Отблеск солнца, приученный восполнять
Недостаточность пейзажа.

4

Нежданную месть, увы, не переходят вброд.
Знаки, слова, многоточья – всплывают 
из чашки кровью.
Застывает дуплом на растении тела рот,
Навсегда ошарашенный утренним кофе. Бровью

Не повести. Не убежать назад.
Воздух стекает за грань предметов.
Наступает вечер, поскольку ничьи глаза
Не могут больше смотреть на это.

5

Некто, выдумавший игру,
Станет играть до конца.
Дверной глазок в черной маске рук –
Шутка его гонца.

Им продолжается время. Причем,
Почти незаметно то,
Как он выкручивается нулем,
Умножив себя на сто.

Осечка, скука, затянутость сцен
Не в правилах этой игры.
Земля с несытостью на лице
Лелеет его дары.

Он долго будет считать до пяти.
Завяжет глаза. Но брось,
Ты создан, чтоб он смог тебя найти.
И вслепую – знаком насквозь.

6

Как неуместен бывает вопрос,
Такой как «При чем здесь я?»,
Неуместно думать, что это не он,
А море, война, змея,

Обстоятельства (случившаяся беда
Необязательна посему),
Но все они плавно текут туда,
Куда и время – к нему.

Зарождение жизни, ее глупая ночь,
Вся ее шелуха –
Поправимы – как все, что стремится прочь,
Явившись из пустяка.

Изменимы, зависимы от
Погоды, письма, звонка.
И только то, что задумал он,
Случится наверняка.

7

Неведомый, даже живя в мозгу,
Он оставляет следы –
Спички на полусгоревшем мосту,
Акулу в зрачках воды.

Человек похож на брезгливость к другим,
Птица – на стаю мух.
Страх в тишине одиноких зим
Напоминает стук.

Смотрящий в воду похож на стон,
Звуки свои дробя,
Ускользающий в вечер. И только он –
На самого себя.

8

Сквозь мертвый воздух на красный плед,
Голос течет навзрыд.
Снимите с полузакрытых век
Тяжесть пустых молитв.

Тот, к кому обращен их пыл,
Был без конца чужим.
Понимал вас (попробуй сказать «любил»)
Тот, кто не внемлет им.

9

Предвидящим – знаки на потолке,
Заразу в подножье трав.
Боящимся – острый кинжал в руке.
(Погибнув, его не сжав).

Знающим – пошлость цветов на гроб.
Песню за сто рублей
Для двух музыкантов (хватит денег – для трех)
Выжмите в уши дней.

Сумасшедшим – намеки дрожащих ламп,
На двоих бесполезный стол.
Пространство – спотыкающимся глазам,
Коленям – холодный пол.

Тому, кто вскрикнул – спокойный тост.
Тому, кто уснул – кошмар.
Тому, кто плачет, тому, кто ждет –
Всем выдан предсмертный дар.
А того, кто о нем усмехнется вскользь
И шутливо тряхнет плечом,
Неизбежный клоун проткнет насквозь
Своим бутафорским мечом.



ДЕНЬ МЁРТВЫХ


Мы смешали смерть с неглинной 
и сережки с моховой
С мексиканским мескалином с канадскою травой.
Смотрит взглядом соколиным 
мавзолейный некрофил.
Нафталиненный Феллини это бы не сочинил.
Это летний трафаретный расписной Левиафан
Так работает в нигредо. В мексиканский сериал
Кафкианские матрешки устремились, словно в сны,
Но разгрыз и их кокошник клык оскальный 
злой страны.
Там в дыре сакральной бездны их глотает, 
словно скот,
Кто-то главный, кто разверзнул 
нутрь истории, как рот.



О ПУСТОТЕ И СМРАДНОЙ ТАЙНЕ


Здесь женщиною явь расщеплена.
Сирена дна, погибель для Персея.
Мигель Серрано – «В магии она
Дана как дикость, уводящая Орфея».

Во имя истеричной суеты,
Что есть ее абстрактное стремленье.
Она – владелец некой пустоты
В отсутствие и смысла, и значенья.

Как бы пленительна энергия ея,
Витальность карнавально-тривиальна.
Но простенькая прелесть бытия,
Как плесенью, покрыта смрадной тайной.



АЛЁНУШКА НЕПРИСТОЙНОСТИ


Экзистенцию вытанцовывая,
Ты – предельность телесной мудрости.
Основательной васнецованностью
Заполняешь пространство скудности.

Есть опасная нецелованность
В этой детской неидеальности.
И губительно-гениальная
Акварельная прорисованность.

Нереальная, как бессонница.
Всё вокруг тебя – репетиция.
Ты – Аленушка непристойности,
Концентрированность Жар-Птицы. 

Ссылка на публикацию: http://www.ng.ru/zavisimaya/2019-07-08/12_7617_vituhnovskaya.html?fbclid=IwAR2YL47nM535WIH3X9eWq0-mtlWRZ_rRROucUE03QmBFZYxJ2ZDfYdRxtX0