В статье-интервью Мишеля Фуко с броским названием «Человека на самом деле не существует» как бы вы охарактеризовали то, что конкретно имеет в виду ее непосредственный участник, автор ответов на задаваемые вопросы? Что имеется в виду — человечество в целом или человек как конкретный тип, соответствующий той или иной эпохе?

А.В.: Это интервью 50-и летней давности с давно устаревшими, а также со стремительно устаревающими понятиями и представлениями о человеке. По всей видимости, речь идет о том, что человека не существует в рамках тех предложенных культурно-философских клише, в которых он пребывал в рамках общепринятых парадигм.

В.: На момент совершения интервью или еще раньше?

А.В.: В этом я не могу говорить за автора. Я могу здесь отвечать только от себя. Для меня такого человека не существовало с рождения, при этом стоит отметить, что я все же существо совершенно иного порядка и у меня совершенно свой, особый взгляд. Но если я буду говорить сейчас от имени времени, а не от себя, то бишь от человека современного восприятия вообще, конечно никакого т.н. «общечеловека» не существует. В интервью говорится о том, что, цитирую:

«Провозглашая смерть Бога, Ницше показал, что эта смерть явилась не просто концом христианской религии или всех религий вообще, но концом человека в привычной для него реальности и гуманистических ценностей, провозглашенных еще в эпоху Возрождения».

Но у меня здесь есть некоторые вопросы и недоумения — то, что ницшеанский и христианский бог умер — для человека в общем и для человека гуманистических представлений в частности, это есть безусловно хорошо. Ницшеанский и христианский бог никогда не представлял в гуманистическом контексте интересов человека.

Следует добавить, что этот бог вообще не представляет интересов человека. Он представляет интерес наказующей тоталитарности и репрессивных общественных механизмов. Притом, как бы мы ни трактовали гуманистический интерес как в стандартном представлении — как мы говорим о гуманизме возрождения или о гуманизме более современном, который ввели в оборот и восприятие послевоенные аналитики. О таком уже совсем уж человечно-человечномгуманизме. Либо же мы говорим о гуманизме в утилитарно-рациональномсмысле — о том гуманизме, о котором говорю я. О том его варианте, если так можно выразиться — о радикальном и правильном гуманизме.

Ни один из видов этого гуманизма не обслуживал злой христианский бог. Но я хочу заметить, что гуманизм в моем представлении, служит интересу отдельного человека, а не какого-либо общечеловека, т.е. человека как субъекта. И если вернуться к интервью, автор говорит о том, что человек кончился, как я сказала, повторюсь, потому что нет существующих социокультурных парадигм, которые обслуживают его интересы.

Но, я хочу заметить, что современный человек и не нуждается в некоей социокультурной парадигме, которая бы обслуживала его интерес. Проще говоря — он не нуждается в некоей сверхсиле, некоем «боге», некоей религии или даже в некоей философской мысли, которая бы оправдывала его существование. Во всяком случае, не нуждается в том смысле, в котором в этом нуждался человек прошлого — прошлого века, тысячелетий и в том числе и 50-и лет назад.

Сейчас интерес человека может обслужить и обслуживает величайшее достижение цивилизации, заявляю это без всякой иронии, это деньги, и лучшее изобретение политическое — это свобода коммерческого предпринимательства более известная под названием «капитализм». Я опять говорю без всякой иронии, понимая, что уже нет никакого архетипического лубочного капитализма, но есть система договоренностей, я надеюсь, что публика понимает о чем я веду речь. Я говорю о некоем максимальном комфорте, максимальном удобстве, в котором человек имеет доступ к любым знаниям, таким образом эти знания перестают быть «сакральными» в плохом, профаническом смысле. Я надеюсь это понятно? Т.е. когда знания приватизировала определенная группа лиц — что сейчас делают местные традиционалисты — они хотят захватить монополию на некую первичную, как им кажется, информацию. Хотя сейчас достаточно зайти в любую библиотеку, окончить престижный университет, да хоть и заниматься самообразованием — и тебе будет не нужен никакой учитель, который к слову сказать, как правило на местности, оказывается лубянским куратором, что и греха таить.

В.: Каким образом отвечает на вопрос «что такое человек» психология? Является ли она наукой и какова ее перспектива?

А.В.: Конечно, психология для меня является большей наукой, чем психоанализ. Психоанализ — это своеобразная «поэзия психологии». Прикладная дисциплина по выкачиванию денег из доверчивой публики. Есть определенные общие психологические законы, которые грех не знать и в этом смысле психология есть наука. При этом к современному человеку классическая психология уже малоприменима. Ибо настолько быстро все меняется, человек распадается, но не в шизоидном, плохом смысле, а в хорошем — т.е. фактически современный человек становится неуловим. В этом он может меняться так же быстро, как технологии.

Здесь и традиционалисты и леваки и консервативные правые ведут себя одинаково глупо, говоря о диком тоталитаризме современного мира в духе оруэлловской антиутопии. Никакого тоталитаризма не существует в той степени и в том виде, как бы хотелось тому самому человеку, которого на самом деле нет. Т.е. действительно человек стерт цивилизацией с лица Земли, в том смысле, что он стал не нужен. Человек есть только тогда, когда он есть субъект. Человека как социального объекта, с которым будут носиться и заниматься, конечно уже не существует. Он сам должен позаботиться о том, чтобы бытийствовать. Поэтому здесь наблюдается такая общая и либеральная и евразийская истерика — они постоянно этому способствуют своим репрессивным и тоталитарным сознаниями соответственно.

Носителям такого сознания невыносимо мыслить о ненужности человека. Поэтому они и придумывают утопию там, где ее нет, либо видят 1984-ый в 2016-ом. Сейчас я не говорю о России, ибо у нас сложилась весьма специфическая ситуация, я говорю о мире как о некоем глобалистском, теперь уже, сообществе, в котором нет никакого тоталитарного преследования человека. Истерия того, что все везде фиксируется с лихвой компенсируется тем фактом, что сам человек никому не нужен. Т.е. отслеживаются перемещения, например, опасных грузов и потенциально значимых ресурсов, но не человека как такового. А если например надо отследить преступника, то его поймают вполне традиционным способом.

Но условный человек, который представляется диссидентом, который где-то сидит и «думает против» или какой-нибудь даже радикальный подросток более не нужны. И чем более он не нужен, тем более он тяготеет к таким архаичным формам сознания как традиционализм. И точно также ведут себя либералы, сислибы или как еще их называет — «демшиза». Они кричат о преследовании там, где его нет и напротив, закрывают глаза на свою собственную абсолютную политическую бессубъектность — и более того — призывают к подобному поведению, как к единственной возможной форме «сопротивления». Я конечно не хотела бы сейчас выглядеть как человек, который оправдывает репрессии на территории России. Повторюсь, что в РФ все обстоит отдельным образом и потому требует отдельного разговора.

Ссылка на публикацию: https://syg.ma/@vituhnovskaa/koniets-totalitarnosti-nachalo-subiektnosti-intierviu